Перебирая бумаги одного писателя, широко известного в узком кругу своей семьи безуспешной, но при этом неутомимой борьбой с зелёным змием (а также с зелёными чёртиками и с зелёными человечками), исследователи его творчества натолкнулись на такие строки:

В последнее время стало модным посылать героя в баню (и в прямом и в переносном смысле) и оттуда бросать его в головокружительные похождения, которые он совершает не то, чтобы выпимши, а, как говорится, под самую пробочку. Я, чтобы не прослыть консерватором, представляю вашему вниманию рассказ слесаря-сантехника Кузьмы Петровича, записанный мной с его слов в парилке районной бани в прошлую субботу. Некоторые специальные термины, понятные только узкому кругу специалистов коммунального хозяйства, мною опушены…

"Ну что, что ты на меня так смотришь, будто я сразу в трёх шайках моюсь? А! Всё понял - удивляешься откуда у голого человека в парилке олимпийская медаль? Могу рассказать, если остограмишь.

Супружница моя Клавка, то есть Клавдия Ивановна (да ты её, наверно, знаешь - она на углу в гастрономе в мясном отделе работа­ет) достала в очередной раз две путёвки в Инс..., в Инс..., в Инсвдруг (или как там его?), чтобы, стало быть, отдохнуть нервами от наших покупателей, которым мясо пренепременно без костей подавай,  и от, извините за выражение, клиентов, у которых завсегда бачки текут, а прокладок своих нет. Всё это аккурат к зимним олимпийским играм.

И вот водили нас в этом Инс… Инс… Ну в общем там у них по всяким памятникам и другим злачным местам, да и завели в олимпийскую деревню. И прямо к нашим фигуристам. А у них лица такие, точно они того... перетренировались. Или совсем даже наоборот. Ну, в общем - грустные лица.

Туристы у нас люди душевные попались (вроде меня - все из "сервиса"), спрашивают - в чём, мол, дело, и что, дескать, достать тре­буется? А они только руками махнули. Оказывается: главные наши фи­гуристы-парники гриппом ОРЗ заболели. И неглавные тоже. И теперь, стало быть, призовое место - "тю-тю". И запасных нет - кончились. Вот такой вот "тодес" у них приключился.

И дернул меня тут чёрт за язык: "Выпускайте нас с Клавкой - будем за медали бороться. На счет "ридбергов" всяких обещать ниче­го не буду, а вот к тулупам, особенно к двойным, мы народ привычный". (Это я на счет дуб­лёнки Клавкиной за двойную цену намекал).

Руководитель ихней делегации глянул на супружницу мою Клав­дию Ивановну, прикинул, видно, сколько на неё пойдёт материи и блёсков всяких, и говорит так твердо: "Я, дескать, такого надругательства над советским спортом не допущу!" Тут все почему-то на него набросились, стали уговаривать, дескать, пускай пробуют - может в десятку войдут, тем более, что пар в этом году всего одиннадцать осталось по причине гриппа ОРЗ. Он заколебался и побежал советоваться с кем-то по междугороднему телефону, чтобы потом его не сразу и не одного сняли.

А я очень даже загрустил - хотел в шутку, ободрить и всё такое, а вон оно как всё обернулось. Клавка-то, не гляди, что крупная - в детстве её мамаша к одному знаменитому тренеру по фигурному ка­танию пристроила... на целых три занятия. А я их (коньки, то есть) не то что на ногах - в руках не держал. Нет, конечно, сверху они ботинки, как ботинки, но снизу-то там железяки с шипами присобачены. В их же по улице ходить нельзя - засмеют... или заберут. "Ну, - успо­каиваю я себя, - не разрешат".

А тут руководитель ихний приходит и говорит: "Сейчас на вас костюмы шить будут. Готовьтесь". У меня аж дыхание спёрло. Подбегаю к руководителю этому, хочу отказаться, открываю рот, а слова где-то в горле застревают. А он: "Не надо благодарностей, мы на вас надеемся, постарайтесь средствами фигурного катания раскрыть богатый внутренний мир нашего советского человека". А потом бочком, бочком и убёг куда-то. Наверно, валидол валерьянкой запивать.

Клавка моя человек жизнерадостный - её восемь ревизий приши­бить не смогли. Она сразу смекнула, что перед всем миром по ящику, по телику то есть, на халяву пофорсить можно будет, и уже тащит меня в раздевалку обновки примерять. А у ей силенки-то достаточно (на парном мясе из подсобки произрастала) - ежели куда потянет, то лучше и не соп­ротивляться, а то и помять сгоряча может.

Одним словом - пошли нам костюмчики, то есть мне ушили уже го­товый, а ей клинья кое-где, но во всех местах повставляли. И вот сидим мы: она - розовая, аж пунцовая, во всем зеленом, а я - бледный, тоже во всем зелёном. На неё даже глядеть не могу.

"Ну, - думаю, - бить, конечно, не будут, а сраму наберёмся - по самые уши".

Тут вызывают всех участников на лёд разогреться и вроде бы раз­мяться .Приглашают и нас. Я наотрез отказываюсь: "Мы без разминки - экс­тампом". Моя культурная супружница поправила меня: "Экспромтом". Ушли все, а я ей и говорю: "Без разминки еще можно, а без разогреву лично мне не только моё внутреннее состояние, но и меня самого до зрителей не донести. Это я тебе, как слесарь-сантехник высокой квалификации го­ворю. И для вдохновения опять же? "Нельзя, - говорит моя Клавка, - допинг. И потом ты уже два дня, как завязал". "Во-первых, не два дня, а целых десять... правда, часов; а во-вторых: хоть понюхать-то дай!"

Достала она из сумочки бутылочку "родимой" - мы её взяли на предмет обмена по культурной линии сувенирами. Нюхнул я - чувствую тонус вверх пошёл. Нюхнул ещё - совсем повеселел, будто чем родным за тысячу вёрст на меня пах­нуло. "Ну, теперь держись!" - крикнул я и рванулся на лёд за призами. "Постой, - кричит мне в след Клавка, - коньки-то обуй!" Фальстарт получился. Вернулся я, конь­ки натянул, и пошли мы с Клавдией Ивановной в обнимочку из раздевал­ки, потому что по отдельности ходить на коньках для неё было затруд­нительное, а для меня вовсе даже невозможно.

Добирались мы до льда долго. А когда по коридору шли, нас одна па­ра, тоже на коньках, обойти хотела, но по причине узкого прохода и широкого бюста Клавдии Ивановны, слегка задели нас. Ну, Клавдия Ивановна и сказала-то им всего несколько слов, которые обычно нашим местным покупателям говорит. Уж не знаю, что те двое без переводчика поняли, но только на лёд они вышли какие-то квёлые, откатали без огонька и, говорят, на следующий год ушли из большого спорта. Как потом выяснилось - это были основные наши конкуренты.

Наконец и наша очередь подошла. Как мы оказались на середине льда - ума не приложу! Только слышу: зал утих, и музыка началась по трансляции. Мотивчик, правда, ничего себе - зажигательный. Толкнула меня тут Клавка в бок, бодро так - дескать, начинай. И напрасно она это сдела­ла. Отлетел я метров на десять и аж волчком завертелся. А она добра­лась до меня, остановила, взяла в руки, и потащила за собой по всему катку.

Это уж пускай специалисты спорят: что такое фигурное катание - спорт или искусство. Я для себя тогда ещё точно определил - искусство, огромное искусство не шлёпнуться и не утянуть за собой партнершу. Хотя с другой стороны – падение это тоже полёт… только очень короткий.

 И чего мы только с Клавкой не вытворяли: и прыжки с поддержками (ну, то есть, спотыкались мы через каждый шаг), и подкрутку я сделал (правда, подпрыгнула она, а крутился вокруг неё я); а потом она и шепчет: "Да­вай - поднимай." Обхватил я её, точнее то, что смог обхватить, поднату­жился... но ото льда её не оторвал. Ну, не Алексеев я и не Власов Юрий, и не Васька Петраков (это мой кореш - на виноводочном грузчиком ра­ботает; он одной левой два ящика водки через проходную может вынес­ти). Да я так думаю им троим, чтобы её поднять, очень даже постараться нужно. А я вот не смог. Ведь предупреждал - без разогреву выступаю!

Вдруг вижу - в пятом ряду сидит какой-то бюргер ихний, пальцем в меня тычет и ухмыляется: мало, дескать, каши ел Иван. Как вдарило мне тут в голову: "Ах, ты мать честнáя! Что ж ты, гад, немчура заграничная, надо мной насмехаешься?!" Да как швырнул сгоряча Клавку прямо с середины льда в того немца... Попал! Он и не пискнул. По пути туда, Клавка, правда, ещё три ряда кресел обвалила. Что тут началось: все от восторга орут, ладошками хлопают, точно моль пришибить стараются, на своем языке кричат: "Бис!.. Брабисимо!!.." Это, дескать, валяй дальше.

Клавка моя, правда, не сробела. Гляжу - назад через бортик, лезет и что-то про себя так и шепчет, так и шепчет. А я тем временем паузу заполняю - всякие кренделя руками и ногами выделываю, чтобы не шлёп­нуться, поскольку я сам себя поддержки клавкиной лишил этим поступком.

Подкатилась тут она ко мне, взяла за грудки, да как швырнёт... ку­да подальше! Но до бортика, правда не докинула. На лёд я приземлился. Ах, ты мать честная! Ушиб я её значит! Что она теперь со мной сделает, как домой вернёмся! Вскочил я и к ней: и на коленки упаду, и собачкой вокруг неё бегаю, и сальто тройное через голову сделал, и на руках её с горяча чуток туда-сюда поносил. А когда я перед ней два прыжка в десять с половиной оборотов сделал с переходом в волчок, тут она и растаяла. Подъехала ко мне, остановила моё вращение, и мы обнявшись к выходу, покатились. И вовремя: музыка-то кончилась.

Выбрались мы на сушу и только хотели коньки откинуть, то есть скинуть, а тут отметки стали ставить. За поведение, то есть, в общественном месте на льду. Глянул я - лютики-цветочки! За технику все 6,0 .Только один судья 5,8 дал (я потом выяснил, что это тоже немец был - он за своего пришибленного земляка отомстить хотел). Ну, с техникой у нас и должно быть всё в порядке: как ни как - профессио­нал выступал, САН-техник (если перевести с японского на наш, как мне потом журналисты объяснили, будет "уважаемый мастер"). Но ведь что оказывается: и художественное впечатление мы с Клавкой сумели донес­ти, не расплескали - тут уж все судьи по 6,0 поставили.

Потом, правда, у нас кровь на анализ брали, на счёт допингу. У Клавки ничего не нашли, а у меня... тоже не нашли... Так и записали:

"Остатков красных кровяных телец не обнаружено". Наверно, так нанюхались того, что у меня заместо крови в жилах течёт, что забыли чего искали. Одним словом нам с Клавкой по золотой медали и вручили. Клавка так расчувствовалась, что взяла с меня клятву, что я никогда не сниму эту самую медаль.

Вот почему я, мил человек, и в бане завсегда при медали. И ни­когда, ни за что её не сниму, и никому... Вот только те­бе, да и то по знакомству за бутылку..."

На этом исповедь обрывается. Видимо автор всё-таки приобрел у Кузьмы Петровича олимпийскую медаль из Инс...Инсвдрука, и они эту покупку крепко обмыли прямо в бане из шаек. Но это уж, как говорится, случай из другого кинофильма.

1978                                                       А.Пилигрим