(Киносценарий по мотивам рассказа А.П.Чехова "Хамелеон")

Небольшой провинциальный город. Вдали видна группа научных работников местного НИИ. Их легко отличить по заношенным телогрейкам и по стоптанным резиновым сапогам на два размера больше их собственных ног. Судя по их счастливым лицам они опять идут работать на овощную базу. В противоположном направлении движутся работники овощной базы. Их отличают лица, не обезображенные высшим образованием, дорогие меха, уместные даже в такую тёплую погоду, и руки, отягощённые массивными золотыми кольцами на пухлых пальцах и сумками, доверху наполненными сэкономленными продуктами с овощной базы. (На экране крупным планом плакат: "Экономика должна быть экономной!")

На перекрёстке двух улиц с оживлённым движением стоит ярко раскрашенный автомобиль с тремя большими буквами на борту: "ГАИ". На заднем сидении в новой шинели фирмы "Адидас" сидит старший инспектор Очумелов и сосредоточенно пересчитывает цветные бумажки. Жёлтенькие он недовольно отбрасывает на переднее сидение. (Крупным планом - на одной из помятых жёлтых бумажек: "1 рубль")

Рядом с машиной стоит рыжий постовой и внимательно читает последнюю страницу "Литературной газеты", правда, держит её вверх ногами и при этом, не глядя на переднее сидение, загибает пальцы на каждую отброшенную жёлтенькую бумажку, видимо имея на них свои виды. (Крупным планом - много загнутых пальцев)

Вдруг слышится отчаянный визг тормозов, потом удар. Возмущённый голос за кадром кричит: "Так ты толкаться! Ребята, не пущай его! Нынче не велено наезжать!"

Очумелов глядит в сторону и видит: в колёсах у большого МАЗа пристроился маленький голубой "Запорожец". Из кабины грузовика, размахивая конспектом политзанятий, выскочил человек в ситцевой крахмальной рубашке фирмы "Адидас" и в расстёгнутой жилетке той же фирмы. Вокруг быстро собирается толпа людей и автомобилей. У первых в руках образцы сэкономленной продукции предприятий, на которых они работают, у вторых в баках сэкономленный бензин в размерах, не преследуемых законом. (На экране крупным планом плакат: "Экономика должна быть экономной!"). И те и другие в данный момент условно трудятся в других концах города над безусловным перевыполнением трижды скорректированных встречных планов.

"Никак беспорядок, товарищ старший лейтенант," – говорит постовой.

Очумелов вздыхает, суёт разноцветные бумажки в карман шинели и вылезает из машины. Но тут же возвращается, собирает с переднего сиденья жёлтенькие бумажки и без счёта суёт их в тот же карман. (Крупным планом – огорчённо разогнутые пальцы рыжего постового).

Сделав полуоборот налево, Очумелов шагает к сборищу. Около столкнувшихся автомобилей видит он – стоит вышеописанный слегка трезвый человек в расстёгнутой жилетке и, подняв вверх правую руку, показывает толпе ушибленный палец. (Крупным планом – чем-то ушибленный палец). На полупьяном лице человека что-то написано. (Крупным планом полупьяное лицо с надписью: "Ужо я сорву с тебя, шельма!"). Да и самый палец имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнаёт водителя второй автобазы Хрюкина.

В центре толпы, раскинув в стороны руки и ноги, лежит сам виновник автодорожного происшествия, наспех вытащенный из слегка помятой машины. Безмятежно закрытые глаза, а также тихий храп говорят о том, что он ещё не осознал всей трагичности своего положения и строгости последнего очередного Указа о борьбе с пьянством. Рядом валяется недописанное заявление о приёме в "Общество трезвости" и недопитая бутылка (Крупным планом строчка из заявления: "...а гадость эту пусть пьют наши идеологические враги...")

"По какому случаю тут? – спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу. – Почему тут? Это ты зачем палец? Кто кричал?" (Крупным планом вопрошающие справедливо насупленные неподкупные брови Очумелова).

"Еду я, товарищ старший лейтенант, на честно сэкономленном горючем на совершенно зелёный свет, никого не трогаю... – начинает Хрюкин кашляя в кулак. – На счёт сэкономленных стройматериалов с Митрий Митричем вопрос решить..." (На экране крупным планом плакат: "Экономика должна быть экономной!") "И вдруг эта самая подлая Запорожа ни с того, ни с сего бросается на моего МАЗика. Я ногами по тормозам, а пальцем обо что-то... Вы меня извините, я человек, который работающий... Работа у меня нервная – всю дорогу за руль держаться нужно, чтобы из кабины не выпасть. Опять же завтра на политзанятиях доклад делать об ускорении перевозок народнохозяйственных грузов при перестройке из правого ряда в левый в условиях гололёда. Пущай мне теперь заплатят, потому что я этим пальцем может неделю не пошевельну... Этого, товарищ капитан, и в законе нет, чтобы всякой, извините, Запорожей по чужому пальцу стукать... Ежели каждый будет наезжать, то лучше и не жить на свете".

"Гм! Хорошо... – говорит Очумелов, строго кашляя и шевеля бровями, - Хорошо... Чья машина?"

"Да вон энтого, который не очухается никак", - говорит кто-то из толпы, с трудом удерживая в руках легко сэкономленный силовой трансформатор (На экране крупным планом плакат: "Экономика должна быть экономной!")

"Я и сам вижу, что энтого, - перебивает Очумелов, - Номер-то государственный! Я и спрашиваю – какой такой организации принадлежит? Я этого так не оставлю. Я покажу, как пьяных в рейс выпускать! Пора обратить внимание подобных руководителей, не желающих подчиняться указам! Как оштрафую его мерзавца на пятьдесят, а то и на все сто... пятьдесят, так он узнает у меня, что значит пьяный автомобиль на проезжей части! Я ему покажу кузькину мать!"

"Елдырин, - обращается Очумелов к рыжему постовому, - узнай чья и составляй протокол! А водителя в вытрезвитель. Немедля! Чья это машина спрашиваю? (Крупным планом – строго спрашивающие брови Очумелова)

"Это, кажись, Николай Николаевича", - говорит кто-то из толпы, доедая сэкономленную кооперативную колбасу. (На экране крупным планом плакат: "Экономика должна быть экономной!")

"Николай Николаевича, говоришь? Гм! Сними-ка Елдырин, с меня шинель... – Ужас, как жарко! Должно полагать перед дождём... Одного только я не понимаю: как она, находясь на главной магистрали, могла наскочить на тебя, да ещё боком? – обращается Очумелов к Хрюкину, - нешто она может боком ездить? Ты должно быть сам наскочил, а палец нарочно дверцей защемил, когда из машины вываливался, а потом пришла в твою голову идея, чтобы сорвать. Ты, ведь... известный народ! Знаю я вас чертей!

"Он, товарищ инспектор, не уступил ему, Запорожцу то есть, дороги, а тот не будь дурак, поехал, как положено. Тут его этот и тяпнул... Вздорный человек, товарищ инспектор. Ежели ему за каждую аварию на дверце звёздочку рисовать, то получится в три раза больше, чем на американском флаге. У него и кличка такая – водитель-перехватчик", - вступил в разговор ещё один свидетель, герой труда, сэкономивший за последние полгода цветного металла больше, чем его производят за год Англия, Швеция и завод, на котором он трудится вместе взятые.

"Врёшь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Товарищ полковник умный человек и понимает, ежели кто врёт, а кто по совести, как перед... общим собранием ударников производства! А ежели я вру, так пущай прокурор рассудит. У него в законе сказано... Нынче все равны... У меня у самого брат в ГАИ... ежели хотите знать... И за отличную службу, между прочим, имеет личный дорожный знак..."

"Не рассуждать!" – перебивает его Очумелов.

"Нет, это не Николай Николаевича... – глубокомысленно замечает рыжий постовой, - У него всё больше "Волги" двадцать четвёртой модели..."

"Ты это верно знаешь?"

"Верно, товарищ старший лейтенант..."

"Я и сам знаю. У Николай Николаевича машины дорогие, породистые, а это – чёрт знает что! Ни колёс, ни бампера. Подлость одна только... И такую машину держать?! Где ж у вас ум? Попадись такая машина, скажем в Тбилиси или, скажем, в Ереване, то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально – под пресс и не дыши! Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй... Нужно проучить! Пора..."

"А может быть и Николай Николаевича... – думает вслух постовой, - На капоте у ней не написано... Намедни у их подъезда одну такую видел".

"Вестимо, Николай Николаевича!" – говорит кто-то из толпы, закрываясь на всякий случай голубой крышкой от сэкономленного финского унитаза. (На экране крупным планом плакат: "Экономика должна быть экономной!")

"Гм! Наденька, брат Елдырин, на меня шинель... Что-то ветром потянуло... Знобит... Ты на техничке отвезёшь её и водителя к Николай Николаевичу и спросишь там. Ежели их – скажешь, что я её лично из под колёс МАЗа вытащил и прислал... И скажи, чтобы водителя, бог с ним, пусть в отгул оформят, а её, как отремонтируют, чтобы не выпускали на улицу. Машина вещь дорогая, а ежели каждая свинья будет её в бок МАЗами тыкать, то долго ли испортить. Машина – нежная тварь... А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!"

"Вон секретарша Николай Николаевича идёт, её спросим... – говорит Елдырин, Эй, Лидочка! Поди-ка, милая сюда! Погляди на машину – ваша?"

"Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!"

"И спрашивать тут нечего, - говорит Очумелов, - Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что виноват стало быть этот Запорожец виноват. Под суд его мерзавца за то, что в пьяном виде..."

"Это не наша, - продолжает Лидочка, - это брата Николай Николаевича, что намедни приехал. Наш не охотник до "Запорожцев". Брат ихний охоч... Ему на ней продукты привозят..."

"Да разве братец ихний приехали? Матвей Николаевич?! Это который оттуда?" – Очумелов восторженно тычет пальцем в сторону одинокой тучки на голубом небе, и всё лицо его заливается улыбкой умиления (Крупным планом лицо Очумелова, залитое тремя слоями умиления). "Ишь ты, господи! А я и не знал! С проверочкой или как?"

"Или как", - охотно подтвердила Лидочка, исчезая в сторону сферы обслуживания, внутри которой находится ещё большая по размерам сфера обсчитывания...

"Так это ихняя! Очень рад... Елдырин, срочно на буксир... машина ничего себе... Шустрая такая. Трах этому по пальцу! Ха-ха-ха... Ну-ка водителя с земли поднимите – простудится, упаси господи. Э вон, как храпит: хр-р-р, хр-р-р. Спит, как младенец... Цуцик  этакий..."

"Запорожца" быстро цепляют тросом к проезжающей машине и вместе с водителем увозят... Толпа дружно хохочет над Хрюкиным. В воздухе звучат идеологически зрелые лозунги из последних передовиц центральных и местных газет.

"Я ещё доберусь до тебя!" – грозит Хрюкину Очумелов, выхватывает из его рук приготовленные им цветные бумажки и суёт вместо них квитанцию. (Крупным планом  квитанция: "Талон на одну поездку в трамвае. 5 копеек. Номер - неразборчиво").

Запахнувшись в шинель Очумелов возвращается в ярко окрашенный автомобиль. Там он снова начинает сосредоточенно пересчитывать цветные бумажки, отбрасывая жёлтые бумажки на переднее сидение. (Крупным планом – о чём то важном шевелящиеся губы Очумелова)

Не успевает Елдырин загнуть и десяти пальцев, как вдруг запищала автомобильная рация. Очумелов, вздохнув, укладывает в карман цветные бумажки. Подумав собирает с переднего сидения жёлтенькие бумажки и суёт их туда же. (Крупным планом – огорчённо разогнутые пальцы Елдырина)

Включив рацию Очумелов прижимает её к уху. "Я... Да, слушаю... Как?! Не может быть! Обоих сразу! На пенсию?! Ага, ну конечно – по состоянию здоровья. Я давно говорил, что с таким здоровьем, как у них, им не перестроиться". (За кадром крики: "И я! И я! И я говорил!")

Переключив рацию на другую волну, Очумелов твёрдым голосом произнёс: ""Внимание всем постам! Задержать машину, буксирующую повреждённый голубой Запорожец. Водителя в вытрезвитель. Машину..." Немного поколебавшись, Очумелов решительно закончил: "Оставить на обочине... до уточнения текущей ситуации".

Облегчённо вздохнув он отложил рацию, достал из карманов разноцветные бумажки и снова принялся их пересчитывать. (Крупным планом – пальцы рыжего постового, загибающиеся на каждую отброшенную жёлтую бумажку).

Прозревшая толпа единогласно смеётся над братьями Николаевичами и расходится по своим местам массовой экономии произведённой продукции. (На экране титры: "Фильм снят на сэкономленной плёнке шосткинской фабрики).  

1989                                            А. Пилигрим